На высоких оборотах - Страница 8

Она уже давно почитывала о таком методе лечения, как трансплантация стволовых кроветворных клеток, но пока сомневалась, стоит ли им воспользоваться. Мнения и отзывы о нём попадались неоднозначные, слишком много неопределённости, противоречий и тумана было в этой теме. Долгое время она была разочарована в официальной медицине и верила в неиссякаемые способности организма к самовосстановлению, но голодовки чудесного исцеления не принесли. Лада убеждала Алину в необходимости операции, к ней присоединилась мама, и Алина под их напором решилась рискнуть и сдалась в руки врачей.

Улучшение наступило быстро. Ремиссия не была полной, но качество жизни возросло на порядок, отпала необходимость в приёме лекарств. Только небольшая хромота никак не хотела уходить, но в целом Алина чувствовала себя очень хорошо. Силы возросли, зрение полностью восстановилось, пропал тремор. Горнолыжным спортом она, конечно, снова заняться не смогла бы, но энергии для работы стало гораздо больше, как будто какой-то давящий обруч вокруг головы лопнул, а грудь освободилась из-под тяжёлого панциря, расправилась и задышала на полную мощность. Вернутся ли когда-нибудь симптомы? Этого никто не мог сказать.

Лада оставалась рядом в период лечения и ещё какое-то время после операции. В клинику они ездили вместе, но девушку Алине разрешали видеть только сквозь прозрачное окошко стерильного бокса. Введению клеток сопутствовала мощная химиотерапия, направленная на уничтожение старого, «неисправного» иммунитета с его последующим восстановлением. Волосы сошли с головы после этой процедуры, как лёгкий пух, оставив череп голым. Он даже поблёскивал сухой, туго натянутой на кости кожей. Скоро, однако, появились пеньки новых волос; реабилитация была завершена, Алину выписали. Но после возвращения домой, как только в самочувствии Алины настало стабильное улучшение, Лада своим негромким, воркующим голосом сказала:

– Алин, прости, но нам надо расстаться. У меня уже три месяца есть... в общем, другая девушка. Я не могла тебе признаться, пока ты болела, но теперь твоё здоровье окрепло и ты справишься.

Что ж, вполне логично, что Лада нашла кого-то более мягкого, доброго, внимательного, неизменно ласкового. Подставлявшего сильное плечо и не изводившего её обидными насмешками.

– Ты не была такой, когда у нас всё начиналось, – сказала Лада с грустью. – Или я была просто ослеплена... Ты мне казалась остроумной, весёлой, неунывающей, искромётной. Ты так упорно и мужественно боролась с болезнью! Не сдалась, не раскисла, продолжала работать, не опустила рук. Меня покорила «перчинка» в твоём юморе... А потом эта «перчинка» превратилась в яд.

– Так отвечала бы мне тем же! Уж и пошутить нельзя, какие мы обидчивые, – подавившись горьким кофе, прохрипела Алина. – Какого хрена ты ведёшь себя, как безответная, бесхребетная мямля?

Да, это был последний, наивысший уровень хамства, и в зрачках светлых глаз Лады блеснули горькие искорки, но тут же угасли – как обычно.

– Ты прекрасно знаешь, что я не умею отвечать, как ты, – устало проговорила она. – Нет у меня таланта к «острому слову». Тебе, видимо, нравится причинять людям боль – даже самым близким. Я этого не понимаю и никогда не пойму.

– С чувством юмора у тебя всегда было туго, – хмыкнула Алина. Её рука, обхватившая кружку с кофе, походила на птичью лапу.

– Это уже не юмор, Алина, это что-то другое. Извини, мне пора собираться. Лена должна заехать через час. – И Лада, взглянув на изящные наручные часики, пошла укладывать чемоданы.

Она хлопала дверцами шкафов, роняла вешалки-плечики, и те с пластиковым стуком падали на ламинированный паркет. Потом – звонок мобильного телефона.

– Да, Лен, я уже готова. Через минутку выйду.

Алина не помогла ей с чемоданами – лежала на диване, и её тело едва проступало на нём. Со стороны могло показаться, что там растянулась пустая одежда, которой какой-то шутник придал очертания, отдалённо напоминавшие человеческую фигуру. Проходя мимо, Лада отняла у неё сигару:

– Брось сейчас же. Зря мы, что ли, тебя лечили?

– Последний приступ заботы, как мило, – саркастически скривилась Алина.

Лада только вздохнула и вышла в прихожую. Хлопнула входная дверь, шаги затихли на лестнице. Потом мягко заурчал мотор. Алина не удержалась, выглянула в окно. Серебристая машина, мерцая за оградой двора изящно-хищноватыми очертаниями, отъехала и исчезла в вечернем осеннем мраке, увозя Ладу к новой счастливой жизни. Фары и габаритные огни угасли вдали.

Алина не предприняла никаких попыток вернуть Ладу, заняв угрюмо-презрительную позицию. С какой стати она должна за ней бегать? «Не устраивает – до свиданья», – так всегда было. Она никогда и никого не стремилась удержать: если осчастливленный её благосклонностью человек не ценил своего счастья, значит, был просто его недостоин. А вот маму их разрыв сильно огорчил. Она очень привязалась к Ладе и ругала Алину – как всегда, горячо и эмоционально.

– Вот что ты за человек, а?! Никто с тобой ужиться не может, только я тебя терплю, да и то уже из последних сил!

– Ну так не терпи, кто тебя заставляет? – с холодной улыбкой-оскалом, жутковато смотревшейся на её исхудалом лице, ответила Алина. – У меня на эту тему разговор короткий: если что-то не устраивает – разбегаемся. Всегда и со всеми, без исключений. Вот только, мам, ты ведь никуда не пойдёшь, потому что одной тебе не выжить. Ты не можешь, а скорее всего, просто не хочешь зарабатывать себе на жизнь, ты привыкла, чтоб тебя содержали. Ради этого ты готова терпеть любое унижение. Сначала ты зависела от одного монстра – моего отца, теперь от другого – меня. Ты не хочешь взять свою судьбу в собственные руки. Что ж, это твоя позиция. Но и свою я тоже озвучила, ты её слышала. Но на всякий случай повторю: если тебя не устраивает жизнь со мной, я тебя насильно не держу. А если хочешь остаться и сохранить мирные отношения, то придержи, пожалуйста, своё мнение при себе. Я не нуждаюсь ни в чьих нотациях, наставлениях и ни в чьей критике. Я поступаю только так, как сама считаю нужным.